Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

Он присел, и, достав курай, вздохнул: "Да ты ей и не по душе, конечно, нечего тут и думать. Мариам, Мариам, — он подпер подбородок кулаком и вдруг улыбнулся, запев что-то по-башкирски.

— Очень красиво, — раздался женский голос сзади. "А что это, атаман?"

Салават вскочил. Покраснев, не глядя в нежные, лазоревые глаза, он ответил: "Так, Мариам-хатын, песню пел".

— А что такое "хатын"? — она все улыбалась, стоя с ведром в руках.

— Госпожа, — юноша склонил голову. "Так положено к женщине обращаться, госпожа".

— А песня про что? — белокурые косы были переброшены на грудь. Салават, тяжело вздохнул: "Про вас, Мариам-хатын".

Она внезапно зарделась. Салават подумал: "Как будто рассвет у нее на щеках играет, а глаза — как вода в горном озере".

Юноша сглотнул и стал медленно говорить, подбирая слова:

Воплощение рая — твоя красота,Ты, как гурия рая, светла и чиста.Мариам, несказанно люблю я тебя,Растерял все слова, погибаю, любя,Мой бессилен язык, чтобы песни слагать —Ни словами сказать, ни пером описать! —

Салават замолчал, и, сцепив смуглые пальцы, не смотря на нее, добавил: "Это плохо, я знаю. Я еще никогда никого…, У меня языка не хватает, чтобы сказать, Мариам-хатын".

Марья вдруг опустила ведро, и пробормотала: "Спасибо вам". Она пошла к колодцу, что был выкопан на краю лагеря. Салават, смотря ей вслед, зло подумал: "Ну как, как ей это сказать? Я не ее веры, зачем я ей? Но если я ее не заберу — она погибнет, и я потом всю жизнь буду мучиться, я знаю".

Он взял из ее рук веревку, и твердо сказал: "Мариам-хатын, я хочу вас увезти отсюда. Прямо сегодня, ночью. И никогда больше не возвращаться".

Девушка стояла, выпрямившись, откинув непокрытую голову: "Зачем я вам? У вас женщины вашей веры есть, нам с вами не по пути. Да и, — алые губы искривились, и она указала на шатер Пугачева, — сами знаете, кто я есть такая, атаман".

— Вы — самая чистая, самая лучшая, — серьезно проговорил юноша. "Иначе бы я вас не полюбил, Мариам-хатын. А что вы христианка — так нам можно на вас жениться. Пророк Мухаммад сказал: "Вам разрешено брать в жены из целомудренных, верующих в Аллаха. И также из тех целомудренных, которым до вас было ниспослано Писание". Мы же, — он ласково улыбнулся, — младше вас. Сначала были пророки Ибрахим, Муса, Сулейман, Иса ибн Мариам, другие тоже — а уж потом — Мухаммад".

— Как — жениться? — Марья вдруг зарделась. "Разве на таких женщинах, как я — женятся?".

— А как же — не жениться? — Салават тоже покраснел. "Иначе нельзя. Пророк нам заповедовал жить в браке. Я понимаю, — он отвел глаза, — я вам не нравлюсь…, Но все равно, нельзя вам тут оставаться, Мариам-хатын".

— Он вас убьет, — испуганно сказала Марья, прикусив губу. "Не то, чтобы я ему нужна была, — девушка усмехнулась, — но все равно, вы у него, получится, игрушку забрали".

— Вы не игрушка, — Салават поднял ведро. "Мы все — создания Аллаха, Мариам-хатын, и не волнуйтесь, он сейчас другим занят, дня через три лагерь с места снимется, он о вас и не вспомнит. Да и не погонится он за мной, туда, — Салават махнул на восток, — в горы".

— А что потом? — спросила она, когда Салават уже подошел к шатру.

— Вернетесь к своему народу, — просто ответил он. "Если захотите. Нельзя вам сейчас одной быть, Мариам-хатын, сами знаете — пылает Итиль, казаки гуляют, и наши, башкиры — тоже. До Москвы вам не добраться, да вы и не московская".

— Нет, — тихо ответила Марья и откинула полог: "А что вы говорили, — мол, не нравитесь вы мне, сие неправда, Салават. Я поеду, — она повернулась, и встретилась с блестящими, черными глазами, — поеду с вами, Салават".

— На закате, там, — он указал на реку, — буду ждать вас. Вы на коне умеете ездить, Мариам-хатын?

— Конечно, — удивилась девушка. "Я тоже в горах росла, у нас на заводах иначе нельзя".

— Я вам свою одежду принесу, — краснея, добавил юноша, — я ведь вас совсем немного выше.

— Да, — Марья внезапно улыбнулась, — совсем немного". Она нырнула в шатер. Салават услышал пьяный, сонный голос Пугачева: "За смертью тебя посылать! Голова болит, и даже воды испить — ждать приходится!"

Юноша скривился, как от боли, и прошептал: "Потерпи, пожалуйста, скоро все закончится".

Пугачев облизал жирные пальцы, и, оторвав еще кусок баранины, рыгнул: "Конечно, жаль, что ты со мной на Москву не отправишься, Салават. Но ты прав — незачем мне за спиной врагов оставлять, а ты быстро Урал к подчинению приведешь".

За грязным холстом шатра сияло закатное солнце, были слышны голоса казаков — лагерь собирался. Салават, выпил колодезной воды: "Тысячу всадников тебе оставляю, государь. Кинзя Арсланов — воин доблестный, и верен тебе. Как на Москву зайдешь, на престол сядешь — так встретимся".

— Может быть, — чуть не добавил юноша, глядя на смуглое, опаленное солнцем лицо Пугачева. Карие глаза атамана сощурились. Он, раздув ноздри, усмехнулся: "Наместником тебя назначу, Салават. Над всем Уралом. Землями оделю, будешь богатым, как раньше, пока узурпаторша вас не ограбила".

Салават поднялся, и, склонив черноволосую голову, приложил руки к груди: "Спасибо, ваше величество, не ради почестей я к вам пришел, сами знаете, а рады свободы".

— А то бы подождал, — сказал Пугачев, откинувшись на засаленные подушки. "Завтра я велел всех баб, кои в лагере еще остались — повесить. Незачем нам их за собой тащить, в Москве новых найдем. Хоша посмотрел бы".

— Нет, — Салават поклонился еще ниже, — Урал ждет, ваше величество, так, что позвольте уехать, сегодня же вечером.

— Ну, уезжай, — вздохнул Пугачев. Встав, он троекратно расцеловал юношу. "С Богом, милый мой, на тебя надеюсь".

— Не подведу, — коротко ответил тот. Застыв, к чему-то прислушавшись, Салават вышел из шатра.

Темная, почти черная речная вода мягко качала лодку. Марья на мгновение остановилась, и нащупала под платьем икону: "Господи, что же я делаю? Сие грех, не христианин он, а как иначе? После обеда виселицу стали сколачивать. Бедные, бедные женщины, и ведь никого с собой не увести, Господи, прости меня".

Она перекрестилась, и услышала мягкий голос: "Мариам-хатын…, Не заметили вас?".

— Они там напились все, — горько ответила Марья, — я и выскользнула. Хоть бы другие тоже — сбежали.

Салават посмотрел на повязанную простым платком, изящную голову, и, сглотнул: "Вы садитесь, Мариам-хатын. Я вам помочь не могу, мне нельзя вас трогать, до тех пор, пока… — даже в темноте было видно, как покраснел юноша. "А одежду я принес, как обещал".

Девушка устроилась на скамье. Салават оттолкнул лодку от берега, и, взялся за весла: "Мариам-хатын, так вы подумали?"